2017-12-14 11:23 |
На портале Central Asian Analytical Network (CAAN), поддерживаемом Программой Центральной Азии университета Дж. Вашингтона (США) опубликована статья регионального директора Французского института исследований Центральной Азии (IFEAC) Катрин Пужоль.
Мы также предлагаем ее вниманию наших читателей.
* * *
Четверть века прошла с момента развала СССР в 1991 г. и появления среди членов ООН пяти новообразованных независимых государств Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана. Ранее эти государства были известны Западу как «мусульманские республики советской Центральной Азии». Советские мусульмане практиковали ислам без шариата с 1926 г. Ислам в Центральной Азии смог устоять вопреки ограничениям секулярной атеистической власти, когда репрессии сочетались с инструментализацией. Официальное признание ислама Сталиным в 1942 г. позволило мусульманам принять свою двойную принадлежность homo islamo-sovieticus в социальном пространстве, «защищённом» местными религиозными и национальными элитами. Жизнестойкость ислама заложена в его корнях, его фундаментальных устоях. Терпеливость перед неблагоприятными обстоятельствами (sabr), ценность намерения в случае неудачи (niyya) и вся система компенсации незавершённых ритуалов, основанных на «состоянии необходимости ислама» помогли мусульманам выстоять и адаптироваться к советскому режиму в ожидании лучших дней.
После 1945 г. затяжной процесс «безмолвного слияния с туземцами», в трактовке историка Винсента Фурнио, изменил сталинское определение государства в контексте Центральной Азии. Вместо того, чтобы быть «национальным по форме и социалистическим в основе», оно становится «в основе национально-исламским» и лишь «формально советским».
В то время, как на местах ежедневно проживаемая национальная исламская идентичность удовлетворяла большую часть населения, ее внешнее восприятие в глазах зарубежных мусульманских стран было негативным. Развал СССР обнаружил существование новых исламских рубежей. Мусульманские средства массовой информации обнаружили в Центральной Азии миллионы братьев по вере, которые, несмотря на то, что в постсоветской Центральной Азии советскость перевешивала мусульманскость, должны были быть интегрированы в международную умму (сообщество мусульман).
Политическое значение ислама
Наиболее ранний этап исламизации «заамударьинского» региона относится к 709 и 712 гг. Именно тогда в ходе завоевательных походов были подчинены Бухара и Самарканд. В последующие столетия ислам продолжил распространяться на север, обратив в мусульманство тюркские племена в периоды монгольского завоевания и дальнейших политических преобразований.
Несколько веков ислам является инструментом легитимизации, находясь по «по правую руку» властей. В тоже время отошедшие на задний план, но не исчезнувшие, доисламские верования многочисленны в регионе.
Исходя из географических, экономических и культурных факторов, Центральная Азия рано познала три формы приобщения к исламу. Первая возникла в городах Трансоксании вдоль великого караванного пути и, включая научную, политическую и архитектурную составляющую, основывается на юридической ханафитской школе. Вторая— синкретичная и нематериальная, распространена в кочевом пространстве Центральной Азии. Третья— основанная на суфийской духовности — является связующим звеном между двумя предыдущими формами, где сочетаются элитарная сторона, основанная на цепи преемственности (силсила), и популярная у населения практика поклонения святым.
Два фактора способствовали тому, что народный ислам стал реальным ориентиром идентичности, и одновременно в контексте политических репрессий в отношении ислама, сформировалось пространство упрощенной веры, ограничиваясь ритуальной частью и игнорируя теологическую составляющую:
– периоды немусульманских завоеваний — монгольское нашествие, Российская империя, советское государство, которые определили суфистский ислам на роль охранной колыбели религии;
– использование братств как сети из децентрализованных ячеек, составляющих оппозицию правительству, непризнаваемое как «законное».
С этой точки зрения следует отметить значение Центральной Азии как места возникновения главнейших мусульманских братств, в частности Накшбандия, адепты которого впоследствии появились у курдских племен, на Кавказе, в Турции и Индии. Практика молчаливого зикра – вспоминание имени божьего – и многие другие практики позволяли последователям суфизма, без всякого разглашения своих религиозных предпочтений, участвовать в политической и социальной светской жизни.
В наши дни ислам в Центральной Азии вписывается более в преемственность, чем в разрыв. Таким образом обеспечивает тройное наследие в системе официального управления исламом — как средство социального контроля, оппозиция «джихадистского» типа в противовес «незаконной власти» (наследуя призывы к джихаду против царских колониальных властей и антисоветской борьбы с басмачами) и фундаменталистские проповеди (салафитского толка).
Повторное вхождение мусульман Центральной Азии в мировую умму до событий 1991 г.
После русской революции 1917 г. , мусульмане Центральной Азии оказались отрезанными от внешнего мира. Эта изолированность закончилась со смертью Сталина и началом правления Хрущева. В так называемые годы «брежневского застоя» происходит скромный возврат советских мусульман в мировую умму. Возврат этот символизирует стремление советских властей инструментализировать ислам в целях международной политики. С позволения Москвы несколько представителей «мусульманского духовенства» отправляются в паломничество (хадж) в Мекку. Вернувшись, они привносят тренды, усвоенные во время хаджа во внутренние дебаты.
Крупномасштабное развитие салафитского дискурса в 70-80 гг. оказывает непосредственное влияние на Советский Союз. Издаваемый в Ташкенте, официальный журнал «Мусульмане советского Востока» с периодической регулярностью осуждал паломничество к святым местам, называя такую практику бид’а «нововведение, противоречащее исламу», и в то же время выдвигая на первый план Узбекистан, витрину социализма, где мусульмане создают свой рай на земле, созидая свое спасение в мире загробном.
Относительная открытость СССР была прервана в 1979 г. , после ввода советских войск в Афганистан и исламской революции в Иране. С этих пор все политически подкованные тия ислама в социуме отныне предоставлял большее значение мусульманской составляющей со всей ее многозначностью, нежели составляющей советской.
Об этом свидетельствует, например, призыв к провозглашению исламской республики Таджикистан в листовках, распространяемых в 70-х гг. в Ферганской долине «опасными фанатиками», как их называла местная пресса, учреждение первой партии исламского возрождения в Курган-Тюбе в 1973 г. , то есть за девятнадцать лет до ее повторного созыва в Астрахани в годы перестройки, а также отчаянная активность подпольных проповедников.
После прихода к власти Михаила Горбачева в марте 1985 г. , ислам в обретении былой представленности перенес сильные потрясения. Ислам Каримов, экс-секретарь Коммунистической партии Узбекистана, осознал новый статус религии в ходе электоральной поездки в Ферганскую долину в декабре 1991 г. На одной из исламистских встреч с него потребовали обещание провозгласить «Исламскую республику Узбекистан». Это стало огромным потрясением, которое объясняет последующее стремление узбекского президента искоренить всякую оппозицию сначала «национально-демократическую», затем исламистскую и тем самым защитить свою страну от неизбежной открытости внешнему миру.
Исчезновение советской системы требовало уточнения религиозной политики в каждом новосозданном государстве. Постсоветское гражданское общество таким образом реорганизовалось по религиозной, со ссылкой на исламскую мораль в качестве культурного фундамента, и по социальной, даже семейной направленности. Начиная с этого времени, все те, кто считал рамки национального и также исламского государства слишком узкими, не перестают пополнять ряды ностальгирующих о халифате, потерянном в 1924 г.
Реорганизация, логика избегания и ограниченная радикализация
В начавшейся после 1991 г. реорганизации многочисленные исламоориентированные внутренние и внешние политические структуры, партии, ассоциации, группы проявляются в Кыргызстане, Казахстане, Таджикистане, Узбекистане. Туркменистан, единственная страна в Центральной Азии, которая не участвует в этих процессах. Среди целей вышеназванных организаций— провозглашение исламских республик либо восстановление Кокандского ханства, что тем самым подразумевает ликвидацию границ национальных государств. Либо по версии наиболее радикально настроенных кругов — создание Туркестанского халифата и более того, халифата глобального.
Активность исламских движений
Среди основных движений Центральной Азии, одно из наиболее активных — Исламское Движение Узбекистана (ИДУ), основанное Джумой Намангани и Тахиром Юлдашевым . Партия исламского Возрождения Таджикистана (ПИВТ), основателем и лидером которой до самой своей смерти в 2006 г. являлся Саид Абдулло Нури. ПИВТ была в коалиции с правящей властью, однако постепенно ее влияние ограничивалось, а в 2015 г. , партия была запрещена и признана террористической. Движение фундаменталистов Акрамилар, основанное узбекскими бизнесменами и практикующее исламскую благотворительность, которое подверглось репрессивным мерам со стороны власти, в частности в 2005 г. в Андижане.
Внешнее влияние ислама распространялось усилиями партии Хизб ут-Тахрир («Партии Освобождения», образованной в Иордании в 1953 г. ). Последняя, фундаменталистского характера, вела активную работу в Узбекистане, Таджикистане и Казахстане, но со смертью Бен Ладена в 2011 г. сократила свою деятельность. Турецкое Исламско-национальное движение Фетуллаха Гюлена также было активно в регионе, до его изгнания во всех странах по просьбе президента Эрдогана после попытки переворота в июле 2016 г. в Стамбуле. Гюленовские образовательные учреждения остались на месте лишь в Кыргызстане, где они контролируются министерством образования. Наконец, Джама’ат Таблиги— прозелитское движение, основанное в Индии, особенно активное в Кыргызстане и Казахстане, хотя и не имеют легального статуса.
В целом все мусульманские государства привнесли свой вклад в повторный процесс исламизации. В том числе и Турция, в которой кроме «гюленского» движения, следует упомянуть официальный фонд «Диянет» или суфийское течение нагшбандия. Это также справедливо для стран Персидского залива и Пакистана. Шиитский Иран после распада Советского союза не был затронут влиянием прозелитизма в силу приверженности исламу суннитского толка большинства населения Центральной Азии.
На местах, официальные власти в каждом государстве принимают новые законы касательно свободы совести и собраний; большая или меньшая веротерпимость существует в отся как в Кыргызстане, ставшем новым Эльдорадо для проповедников различных конфессий, с абсолютной закрытостью гражданского общества как в Туркменистане.
Между этими двумя крайностями, в трех других республиках наблюдаются различные сценарии развития конфессиональной ситуации. Выверенная терпимость в Казахстане, который с 2001 г. столкнулся не только с экономическими и социальными проблемами на богатом нефтью западе страны, но и с исламской угрозой. Усиленный контроль над исламскими активистами в Узбекистане в силу растущей конфронтации между властью и джихадистским движением, особенно после андижанских событий 2005 г. , когда режим Каримова жестко подавил исламское протестное движение. Дальнейший прессинг на исламские политические силы в Таджикистане, избравшие после событий в 1997 г. путь радикализации, несмотря на участие Партии Исламского Возрождения Таджикистана в нео-коммунистическом режиме президента Эмомали Рахмона до 2015-го года.
Национализация народного ислама
С первых десятилетий независимости общества Центральной Азии подверглись двусторонней исламизации. С одной стороны, сверху властями проводится официально приемлемaя исламизация с учетом светской Конституции. В Узбекистане этот процесс проявляется в запрете на меры по планированию семьи, в обязательстве сократить так называемые расходы на престиж (свадьбу или похороны) дабы не заострять социальное неравенство; аналогичные меры предпринимаются в Таджикистане с 2007 г. для удовлетворения большинства мусульман страны. В то же время, другой процесс исламизации идет снизу, представителями зарождающего гражданского общества: бизнесменами, предпринимателями, а также разноконфессиональными иностранными представителями— турецкими, саудовскими, и пакистанскими проповедниками и прозелитами. Внешние акторы были оперативно назначены официальной властью, с различными оговорками в зависимости от страны, на роль «опасных» элементов, которым следует противодействовать. Тезис о внешней исламской угрозе поддержала Россия, где афганская травма навсегда стигматизировала российский подход в Центральной Азии. Двоякий характер этого тезиса представлен с одной стороны политической угрозой вторжения в Узбекистан афганских муджахедов и талибов, с другой, фундаменталистской опасностью в лице многочисленных иностранных проповедников, чей ненасильственный характер мог, тем не менее, фатально повлиять на местные режимы.
В силу этих факторов Узбекистан и Казахстан разыгрывали карту исламского суфизма и его народных корней, организуя с большой помпезностью памятные празднования Бахауддина Накшбанда, Ходжа Ахрара и Ахмада Ясави, чтобы снизить влияние прозелитизма салафизма, неоправданно именуемого «вахабитским» в регионе. Суфийские практики снова дозволены в регионе. У знаменитого шейха нагшбанди Ибрагима-хазрата, родившегося в 1928 г. в Коканде, число последователей насчитывает порядка 20 000 — 30 000 чел. в Узбекистане, в том числе распространяясь на Россию и Молдавию.
Радикализация молодого поколения
Ни так называемый «естественный барьер от фундаментализма», ни заклинательный призыв о национальном долге перед родиной, кажется, никак не влияют на молодое поколение. В противоположность своим родителям, все больше молодежи младше 25 лет отказываются от алкоголя, свинины, повсеместно соблюдая пост в месяц Рамадан.
Дети социальных сетей (несмотря на контроль секретных служб) — Вконтакте и Одноклассники, некоторые из них выбирают радикализацию, как новую идентичность «супермусульманина», представленную в последней работе Фати Бенслама. Растущее неравенство, разочарование молодежи из-за трудностей трудовой миграции в Россию, безработица и понижение социального уровня, все эти факторы объясняют, почему сотни молодых узбеков, таджиков, кыргызов, казахов и туркмен, а также уйгуров и чеченцев присоединяются к джихадистам в Турции, Пакистане и особенно, в России (как ни парадоксально, но именно в России ДАИШ с легкостью вербует новых наемников для пока еще существующего Исламского государства).
Третий контингент бойцов организации Исламского государства (ДАИШ) в Ираке и Сирии, а также Фронта ан-Нусра, в количестве порядка 5000 чел. , ничего не говорит об истинном влиянии столь опасной джихадистской пропаганды в регионе. Действующая эффективно в тюрьмах и социальных сетях несмотря на контроль, эта пропаганда распространяется даже лучше, чем информация про события арабской весны 2011 г. , которая тщательно избегалась средствами массовой информации, в то время как исламская угроза оставалась для центральноазиатских властей излюбленным рычагом поддержания их репрессивной политики.
Таким образом, в вопросе боевиков-исламистов различаются два этапа при разных временных отрезках: в первые годы независимости до 2001 г. , когда внешние силы прибывали в государства Центральной Азии; на втором этапе боевики формировались внутри региона, отправляясь затем в зоны конфликта: Афганистан, Пакистан, Ирак и Сирия.
Сопротивление терроризму
11 сентября 2001 г. стало поворотным моментом для всех. Случилось то, что невозможно было даже вообразить, с согласия России, американские военные базы появились в Кыргызстане и Узбекистане, впоследствии, они были закрыты. Падение режима талибов и западное присутствие в Афганистане дали второе дыхание радикальному исламскому движению Юг-юг (Sud Sud) которое получило широкое распространение в Интернете. Тем не менее, это движение прекратило свое существование сразу же после смерти Усама Бен Ладена в 2011 г. На смену пришло новое движение, чему способствовало падение режима Саддама Хуссейна в 2003 г. , затем гражданская война в Сирии, начавшаяся в 2011 г, и особенно — появление организации Исламского государства (ДАИШ) как объединительной пан-суннитской силы в 2014 г. Несмотря на террористические акты и нападения террористов-смертников, имевшие место в Центральной Азии на протяжении последних двадцати лет, в частности « теракты в Актобе» в 2016 г, хотя джихадистскую природу этих терактов нужно ещё доказать, Центральная Азия — это мусульманский регион, в наименьшей степени затронутый исламским терроризмом. Объясняется такая ситуация частично жестким контролем финансовых потоков, практическим отсутствием в местных СМИ любой информации по террористическим организациям и личностям террористов-смертников, а также тем, что большая часть населения практикует умеренный ислам. Сегодня когда войны идут в Ираке, Сирии и на Украине, а вовлечение России в эти зоны конфликта может послужить катализатором, смогут ли официальные власти и СМИ Центральной Азии, разыгрывающие карту национализма и авторитета старших, преуспеть, в отличии от западных правительств, в сокращении исхода в Сирию, к боевикам?
Заключение
Двадцать пять лет после распада Советского Союза местный дискурс об исламской угрозе слегка трансформировался. В мировом плане, изменился масштаб исламского вопроса. Местные власти продолжают, с относительным успехом, разыгрывать карту исламской угрозы дабы сдержать воинствующий ислам и контролировать ислам фундаментальный, в тоже время расширяя социальные репрессии. Становясь все более уязвимыми вследствие ухудшения экономической и социальной ситуации, едва ли они могут оценить степень радикализации молодежи.
Тем временем общество постепенно выражает обеспокоенность этой темой. В Казахстане, Кыргызстане и Узбекистане этот вопрос больше не представляет табу.
В то же время, учитывая такие факторы, как-то: почтенный возраст президентов, превалирование среди населения молодежи младше 16 лет, международная обстановка пост-арабской весны, частичный вывод иностранных войск из Афганистана в 2014 г. , международная напряженность в связи с аннексией Крыма, рост влияния Китая, наконец, непредсказуемая ситуация в Ираке и Сирии, — политические риски, связанные с исламизмом в Центральной Азии, на Ближнем Востоке и на Западе повышены сейчас как никогда.
Перевод на русский язык – Снежана Атанова
Источник – caa-network. org/archives/10950
.Подробнее читайте на fergana.agency ...
